Во время Первой мировой войны власти в массовом порядке выселяли евреев из прифронтовой полосы как ненадёжный элемент.

Чем старше становишься, тем чаще замечаешь, что все «самое – самое» ты испытывал в детстве, не правда ли? Яблоки были вкуснее, воздух слаще, небо синее. В детстве мы умели быть счастливыми просто так, смеялись и плакали взахлеб. Отголоски наших воспоминаний, наш «багаж» мы свято храним в глубине души, а так же наши самые сильные страхи. Они всегда с нами.

Мое детство не отличалось от многих ныне сорокалетних: беззаботное и благополучное. Многочисленная детвора новых типовых микрорайонов, резвящаяся на тогда еще просторных детских площадках, с торчащими тут и там хилыми деревцами. Пока родители работали, за детьми присматривали бабушки. Бабушки были неотъемлемой частью нашей жизни. Умыть, одеть, накормить, успеть заплести тебе косички, пока ты нетерпеливо подпрыгиваешь на месте, торопясь на волю побегать и поиграть. Какое яркое было солнце! А какую жажду ты тогда испытывал, помнишь? Когда, набегавшись до полуобморочного состояния и ощущая удары сердца не только в груди, но и в висках, ты залетаешь в дом и в состоянии произнести только одно слово: «Пить!» И вкус простой воды, с которым сейчас уже ничто не сравниться.… И после длинного - длинного дня ты проваливался в сон как в теплое синее облако.

А сказки на ночь? Кто без них обходился? Моя бабушка накрывала меня одеялом, ложилась рядом, и шепотом рассказывала их. Помню, как я боролась со сном, чтобы услышать конец сказки, которую знала наизусть, но, как правило, засыпала на полуслове. Что рассказывали тебе? «Красную шапочку», «Колобок», «Гуси-лебеди»? И я не исключение. Была у меня еще одна любимая сказка без названия. Когда я хотела ее послушать, я говорила бабушке так: «Расскажи, как вас гнали», и, уютно устроившись, широко открыв глаза, чтобы не уснуть раньше времени, готовилась слушать очередную сказку. Я перескажу ее простыми, незатейливыми фразами, так, как слышала и запомнила, будучи пятилетним ребенком.

Рассказ моей Бабушки «Про то, как нас гнали»
«Было это давным-давно. Жили мы в небольшом местечке недалеко от Гродно, на берегу реки Неман. Мама умерла, когда я была совсем маленькой, и нас с моей старшей сестрой Соней растил отец. Он чинил обувь, делал ремни и кошели. Его все уважали. Жили мы бедно, но дружно. Помню, во дворе у нас были веревочные качели. Я очень любила качаться на них.
Но началась война (Первая мировая). Однажды пришли люди с ружьями и выгнали нас из дома. Не только нас, многих, почти всех, собрали на площади и погнали в Сибирь. Папа нес на спине короб с инструментом и другие вещи, которые нам разрешили взять с собой, а Соня крепко держала меня за руку, боясь отпустить хоть на минуту. Я все время плакала – очень уж было жалко наши качели. Чтобы меня утешить, Соня отдала мне свою любимую тряпичную куклу. Я была так рада, что больше и не плакала вовсе.
В какой-то деревне мы остановились на ночлег. Папа взял свой инструмент и пошел по домам чинить обувь местным жителям, чтобы собрать хоть немного продуктов для нас. Мы с Соней пошли с ним - боялись оставаться одни. Зашли мы в богатый дом, и, пока папа работал, хозяйка накормила нас с сестрой. Она была добрая пани и даже захотела оставить меня у себя: «Она совсем маленькая. Не дойдет. Пусть останется. Будет мне как дочь». Но отец не согласился. Когда мы уходили, пани завернула мне кусок пирога в красивую вышитую салфетку.
Так вот мы шли, шли и пришли в большой город. Я никогда до этого не видела таких больших домов и так много людей. Многие пани были очень красиво одеты. Привели нас на вокзал, где были огромные железные машины. Они громко стучали, шипели и выпускали клубы черного дыма. Я сначала очень испугалась, но потом мне стало даже интересно. Нас завели в деревянные вагоны, где не было ничего, кроме соломенных тюков. Отец усадил нас с Соней на тюки, и мы скоро уснули. Наконец поезд тронулся. Мы ехали несколько дней, часто останавливаясь на станциях. Тогда нам разрешали выходить ненадолго. Папа рассказывал нам с сестрой про поезда и разные города. Говорил, что там, куда мы едим, много снега, гораздо больше, чем было у нас дома, и очень холодно. Но пусть нас это не пугает. Он сделает нам теплые мягкие сапожки, в которых никакой снег не страшен.
Когда мы остановились на очередной станции, кто-то сказал что здесь можно набрать кипятка. Папа взял железный чайник и пошел искать воду. Вдруг поезд дрогнул и тронулся. Люди стали запрыгивали в вагоны, а папы все не было. Поезд ехал все быстрее и быстрее. Тут мы сильно испугались, и даже Соня заплакала, а я уж рыдала, как никогда потом в своей жизни. Мы думали, что больше не увидим нашего папу…»
-Но ведь он потом нашелся?
-Конечно. Он успел сесть в последний вагон, а на ближайшей станции пришел к нам и мы снова были вместе.
-А он сделал вам сапожки? – спрашивала я, наперед зная ответ.
-Да, сделал.
-Они были красные?
-Нет, но с красивыми блестящими пряжками.
-Я тоже хочу такие!
-Ну, конечно. Мы купим тебе такие, какие ты захочешь».
Довольная, я засыпала. Сказка как сказка. Немного страшная, но, как и положено, со счастливым концом.

Лет двадцать назад мы с мужем хотели отыскать то место, откуда родом моя бабушка и свозить ее туда, но так и не нашли его на карте. К сожалению, Интернета в то время еще не было. Да и сколько таких деревушек сравняли с землей! Две мировые войны прошло через них.
Сейчас статьи в Википедии бесстрастно излагают следующее: «Местечко» (белор. мястэчка, польск. miasteczko)— исторически сложившаяся разновидность городского поселения в Речи Посполитой, то есть на территории современной Беларуси, Литвы, восточной Латвии, Польши, Украины и западной России. В отдельных случаях подразумевало населённый пункт со значительной долей еврейского населения — еврейское местечко (идиш שטעטל — штетл, букв. «городок»).

Бабушкино местечко располагалось в Гродненской губернии, которая входила в так называемую «черту оседлости» (полное название: «Черта́ постоянной еврейской оседлости» — в Российской империи с 1791 по 1917 год (фактически по 1915 год) — граница территории, за пределами которой запрещалось постоянное жительство евреям (то есть иудеям). Во время Первой мировой войны власти в массовом порядке выселяли евреев из прифронтовой полосы как ненадёжный элемент.

Моя бабушка прожила 94 года. Добрая, мудрая, жизнерадостная. Она была рядом со мной с моего младенчества и до самой своей смерти. Она вынянчила меня, вынянчила моих сыновей. Мои детские воспоминания неразрывно связаны с ней. Чем старше я становлюсь, тем больше понимаю, какой удивительной жизненной силой и стойкостью она обладала. Есть ли она в нас, выросших в мире и благополучие? Что мы помним и что мы ценим? И какие сказки мы будем рассказывать своим внукам?